Благотворительный фонд
имени Михаила Ульянова
"Народный артист СССР"

Пообщаться с Еленой Михайловной, когда она приезжала на церемонию спуска на воду танкера «Михаил Ульянов», мне не позволили редакционные дела. По телефону договорились, что я подъеду в Москву. Для оформления командировки нашелся и информационный повод: открытие мемориальной доски на доме, где жил Михаил Александрович, созданной московским скульптором Андреем Балашовым при участии петербургского архитектора Вячеслава Бухаева.

«Кстати, надгробный памятник мы тоже делали в Питере, — сказала Елена Михайловна, — и скульптор был питерский — Борис Петров. И отливали памятник в Питере. По деньгам получается значительно дешевле, чем в Москве».

— После ухода папы где-то полгода я вообще не помню, что было, — рассказывает Елена Ульянова. — А потом понемножку стала выходить из этого состояния — поняла, что, наверное, стоит жить дальше ради того, чтобы отца помнили. Потому что у нас даже «небожителей» часто забывают — некоторых при жизни. А уж после смерти… Сейчас мы ставим памятник Георгию Степановичу Жженову. Его могила на Новодевичьем кладбище представляет собой холмик земли с деревянным крестом. Представляете: на фоне монументов! Для меня могила Жженова — личная боль. Они дружили с папой. Похоронены неподалеку. А у вдовы нет сил и возможностей, чтобы поставить памятник. К 22 марта, к 95-летию Георгия Степановича, не должно быть этого холмика земли.

— Вы сказали «мы». «Мы» — это?..

— «Мы» — это созданный мной благотворительный фонд имени Михаила Александровича Ульянова, который называется «Народный артист СССР». Его деятельность будет распространяться на стариков-актеров поколения Михаила Александровича.

— Только на «народных СССР»?

— Многие из них — народные, многие — просто его «братцы», как он их называл. Все те, кто живет трудно – и в финансовом отношении, и морально, с чудовищным чувством одиночества и ненужности. Последние десять лет, когда папа болел, я прошла с ним, кажется, все круги ада. Я видела, как сильные, активные личности превращаются в немощных стариков. Может быть, только поэтому немножко и стала понимать трагедию этих людей. Объяснить ее невозможно. Сдают ноги, сдают руки, сдает организм, но стиль жизни-то остается, желания остаются, привычки, вторая кровь, которая называется актерством, – все это никуда не девается. А перепад от каких-то безумных вершин к глубочайшему дну — это вообще непередаваемая трагедия.

— Насколько Михаил Александрович понимал уровень своего таланта? Знаете, однажды Высоцкий прочитал Шемякину какое-то свое стихотворение или песню спел, точно не помню, и Шемякин ему говорит: «Володя, да ты же гений». А тот отмахнулся: «Да знаю, знаю!»

— Точно так же и Михаил Александрович: «Да ладно, ладно! Прекратите». Конечно, он был великим актером. Но он был и великим пахарем. Всю жизнь. Для отца актерство было обожаемое искусство, единственный свет в окне. Но при этом профессия требовала от него непрерывного напряжения. У него не было эйфории от успехов. Папа был человеком в крайней степени ответственным. Есть такие люди: надо, значит, надо. Он взваливал на себя все, о чем его ни просили. Возглавить Театр Вахтангова? «Если не я, то кто?» А Союз театральных деятелей? «Если не я, то кто?» В таких делах он был совершенно безотказен. Десять лет он в СТД пахал как проклятый.

Он все всегда пропускал через себя. После его ухода я разобрала его бумаги, записи, дневники, которые он, оказывается, вел, и с помощью подруги, профессора и литературоведа Марии Зоркой, подготовила к изданию книгу «Неизвестный Михаил Ульянов». Она вот-вот должна выйти в издательстве «Зебра-Е».

Как он себя напрягал! Оказывается, он был всегда собой недоволен. Актер, который получал Ленинские и Государственные премии, звания и ордена; актер, которому предлагали роли на выбор, постоянно приглашали сниматься, в дневниках тех лет пишет: «Миша, надо больше работать! Миша, ты опять сделал все не так! Миша, работай, работай, не ленись! Вкалывай!» И так — из года в год. Когда я это прочла, подумала: «Боже мой, как же он тяжело жил! Человек, который никогда не был собой удовлетворен». Он и свои удачи никогда не воспринимал, как нынешнее поколение актеров (да и не только нынешнее), павлинообразно распустивших хвосты: какой я из себя, а! Отец, наоборот: «Ну что, как? А вот здесь я не дотянул? А здесь?..» И так всю жизнь…

У Михаила Александровича была болезнь Паркинсона, он становился все более и более немощным и чудовищно этого стеснялся. Чудовищно! Ужасно страдал от невозможности жить в том ритме, в котором привык. В бешеном ритме. И, несмотря на то что каждое телодвижение ему стоило, ну я не знаю, каких усилий, папа каждый день собирался и шел в театр, еще куда-то, еще куда-то. И так до последнего дня. Я не пытаюсь его идеализировать, я просто рассказываю, как было.

— Многим зрителям казалось, что Михаил Ульянов такой же жесткий человек, как маршал Жуков, которого он неоднократно сыграл.

— В жизни папа был мягким человеком. Страшно мягким. Добрым, сомневающимся, иногда неуверенным в себе. Ему необходимо было плечо, на которое он бы мог опереться в трудную минуту, каких у него было немало, часто нужны были помощь и совет. Слава Богу, что рядом с ним оказался такой человек – мама – Алла Петровна Парфаньяк. Она была потрясающе красивой, талантливой и успешной актрисой, но посвятила свою жизнь отцу, семье и осталась при этом умной, сильной, здравомыслящей женщиной, и папа всегда с ней советовался.

Отец отдавал себе отчет в том, что известен, популярен и иногда этим очень хорошо пользовался. Говорил: «Всё, пошел лицо продавать!» И отправлялся по кабинетам — пробивать квартиры, устраивать людей в больницы. Ему удалось построить и открыть поликлинику СТД в самом центре Москвы и напичкать ее уникальным по тем временам оборудованием, выбить в те тяжелые времена очень приличные пенсии пожилым актерам по всей России – многих это реально спасло от голода. Актеры на него готовы были молиться. Он всем все выбивал. Всем. Только не себе. Какая у него была квартира когда-то, так она и оставалась до самого его ухода, и маленькая дачка — 55-летней давности.

— Каким Михаил Александрович был дома?

— Усталым. Чаще всего — усталым, случалось — грустным. Последние годы — просто мрачным. И не из-за своих хворей. Он из поколения неравнодушных людей, которые считают себя гражданами своей страны и близко к сердцу принимают все, что в ней происходит. Отец, как это ни странно сегодня звучит, жил для народа. Как истинный демократ, он воспринял с радостью и надеждой перестройку. Потом пришли 90-е годы: беспредел, бандитизм, анархия. Ульянов растерялся, он, как и многие, не понимал, как такое возможно. Он не из тех, что приспосабливаются. Михаил Александрович смотрел телевизор, читал газеты и мрачнел. «Ты представляешь, там опять!..» — «Папа, зачем ты смотришь телевизор? Чтобы получить очередную порцию негатива?!» Он все равно смотрел, все равно переживал, страшно переживал. Переживал за страну, за народ, за меня, за Лизку, внучку свою.

В фильме «Ворошиловский стрелок» отец не играл — он просто с экрана рассказал свои переживания, свое отношение к жизни, передал свою боль. В «Ворошиловском стрелке» был просто стопроцентный Михаил Александрович Ульянов! Его упрекали: «Да как вы можете такое играть!» Но я-то знала, что «Ворошиловский стрелок» это — отец. Помните, этого мрачного и загнанного в угол старика и от этой загнанности – беспощадного? Отец в этой роли — грандиозен.

— Вопрос, который, наверное, следовало бы задать режиссеру Станиславу Говорухину: рассматривались ли другие кандидатуры на эту роль или изначально она предназначалась Михаилу Ульянову?

— Я не знаю. Думаю, что последние годы у Михаила Александровича просто на лице было написано, что эта роль его.

— Каким он папой был?

— Папой он был удивительным. Меня так просто обожал.

— В этом никто не сомневается. Но неужели при его занятости находилось время для дочери?

— На меня у него времени было мало, правда, но тем ценнее было общение. Мое детство пришлось на самые активные его годы; папа непрерывно снимался, играл в театре, всякие общественные нагрузки и дела. Могу сказать, что у нас в семье не принято было демонстративно выражать любовь, эмоции. К тому же отец был молчун. Моя тетушка, папина сестра, вспоминала: «Мама говорила: «Миша потерял — молчит, нашел — молчит». А на публике — блестящий оратор, на каких-то выступлениях, в застольях прекрасно говорил с полщелчка; ему не нужно было готовиться, у него моментально возникал некий образ, он его тут же облекал в какую-то форму. И проходил на ура. Дома же в основном молчал. Любил читать. Но чаще всего приходилось читать бездарные пьесы. Если за какую-то роль брался, особенно историческую (он же переиграл всех – Цезаря, Наполеона, Ричарда Третьего, Антония, Сталина, Ленина!), прочитывал максимум литературы по персонажу. Брался за Наполеона — обкладывался Наполеоном. Многие думают: ах, ему все легко давалось. Муки его чудовищные во время выпуска спектакля, съемок в фильме знали только домашние: «У меня ничего не получается! Все опять заваливаю!» Но и дома никогда не жаловался. Приходит весь аж зеленый, чуть ли не качается. Говорю: «Как дела?» Цедит: «Н-н-нормально!» — «Нормально? Ну ладно…»

— Елена Михайловна, у нас какой-то странный разговор получается. Хороший разговор, интересный, но в какую бы сторону мы ни двинулись, все равно выходим на «рабочую тему».

— Лизку, внучку, очень любил. Обожал. Сходил с ума, трясся, звонил мне по сто пятьдесят раз: «Где Лиза? Что Лиза? Как Лиза?» Я говорю: «Во дворе гуляет Лиза». — «Как во дворе? Почему она там одна гуляет?!» — «Папа, ей 15 лет. Она в нашем, закрытом, дворе гуляет».

— Это было после «Ворошиловского стрелка»?

— Это было во время «Ворошиловского стрелка». И до. И после. Он очень боялся — не за себя, за нас. У нас в семье было заведено так, что я один раз в день должна была звонить папе, маме, лучше два раза.

— До какого возраста?

— До его ухода. Это не обсуждалось. Я обязана была звонить и докладывать, где я и что я. Я курю, курю много. С юных лет курю. Естественно, он знал, естественно, что был против. Он мог войти ко мне, а у меня — пепельница, а в пепельнице – окурок. Это не считалось, что я курю. Но держать сигарету, разговаривая с ним, я не могла. Это было железное правило. Это была наша внутрисемейная игра. Он с моим курением боролся путем подкидывания мне разнообразных статеек о вреде курения. С родителями я жила до 22 лет, потом вышла замуж.

— Я где-то читал, что Ульянов тоже до определенного возраста курил, потом бросил.

— Он до определенного возраста курил как заядлый курильщик. До определенного возраста пил, так, по-взрослому. Но в какой-то момент бросил вообще пить. Многие десятилетия — ни вина, ни пива! В какой-то момент бросил курить и не выкурил ни одной сигареты. В этом он был очень определенный человек. Решил — сделал. Таких мало.

— Вы упомянули дачу…

— Папа обожал выезжать на дачу и там стриг все подряд. У нас участок 12 соток, старенький домик и некий лужок. Назвать его газоном ни у кого не повернется язык, но Михаил Александрович упорно пытался при помощи жуткой древности газонокосилки превратить лужок в английский газон. Стриг все подряд. Чик-чик-чик. И если мамы (а она настоящий огородник и цветовод) не оказывалось поблизости, то пол-участка могло быть счикано. А отец еще косой любил пройтись так, чтобы уж совсем начисто. Еще любил ходить за грибами, но не столько собирать их, сколько гулять по лесу.

— Елена Михайловна, и — последний вопрос. Самое необычное проявление зрительской любви?

— Не знаю… Была одна история… Не знаю, зрительская не зрительская. Поехал отец с Театром Вахтангова на гастроли в родную Сибирь, в Омск. Принимали его там – сами понимаете – на руках носили. И вот во время одной из встреч со зрителями поднимается на сцену девушка лет 16 и дарит отцу кружку с его портретом: «Михаил Александрович, а вы знаете, что мне жизнь спасли?» «Как?!» Оказалось, что произошло это давным-давно, лет 12 назад. У дочери одного омича был порок сердца, была она в очень тяжелом состоянии, срочно требовалась операция, а денег, естественно, не было. Кто-то мужчине этому посоветовал: «Петь, вот у нас земляк в Москве, попробуй!» — «Да ты чё, с ума сошел! Где Ульянов, а где мы!» Достали номер телефона, мужчина позвонил. Отец нашел деньги, договорился в клинике, привезли девочку в Москву, сделали операцию. Помог и забыл. И вдруг такое напоминание: «Михаил Александрович, а я бы не жила, если бы не вы!»

Владимир Желтов

www.baltinfo.ru